Даже небольшое знакомство с японской литературой, мангой, анимэ способно дать читателю и зрителю представление о японском чувстве юмора. Местами оно кажется грубоватым, сниженным, «телесным», местами – тонким, интеллигентным, как английский юмор. Несомненно одно: в национальном художественном сознании японцев юмор занимает не последнее место.
Немало у японцев и сочетаний юмора с чувством ужасного, как сказали бы сегодня, хоррора. Примером могут служить средневековые рассказы о мистическом – кайданы.
В конце XIX века в Японию прибыл необычный европеец – Лафкадио Хирн (другое прочтение – Херн; годы жизни: 1850-1904.). Это был писатель, журналист, путешественник и собиратель фольклора. Судьба его уже на тот момент была скандальной: неуживчивый характер плюс свободные взгляды на жизнь привели его к немалым сложностям. По своему происхождению Хирн был наполовину греком, наполовину ирландцем. В 19 лет он уехал из Англии в Америку (где женился на афроамериканке (!) и развелся с ней (!!)). Прибыв в Японию в возрасте 40 лет, он еще раз женился, теперь уже на японке, и остался в стране до своей кончины.
Культура кайданов очень впечатлила Хирна. Он составил сборник этих рассказов, оценив их художественную и культурологическую значимость. Один из таких рассказов хорошо демонстрирует то самое японское чувство юмора. Рассказ называется «Мудзина».
Сюжет прост: некий купец встречает на опасной дороге, которой не ходят даже местные жители, плачущую женщину. Пытаясь утешить её, купец внезапно видит лицо незнакомки: гладкое, как яйцо, без глаз, носа и рта. В ужасе купец бежит по косогору. Он видит впереди старика, по виду – торговца лапшой, и кидается к нему с криками, что он видел нечто ужасное. «Может, что-нибудь вроде этого?» ‑ раздраженно кричит ему торговец в ответ, поворачивая к купцу свое гладкое, без единого намека на человеческие черты лицо.
Этот рассказ, сколь ужасный, столь и наполненный иронией над испугавшимся, вызывает смех и сегодня. Но у кого? – У отечественного читателя, который познакомился с японским рассказом от англичанина греко-ирландского происхождения! Несомненно, и Хирн понимал юмористический подтекст этого кайдана; понятен он и нам. Несколько наций смеются над народным искусством (к которому и принадлежит кайдан) одной из них. Художественный талант и проницательность Хирна позволила ему передать всю «соль» этого рассказа так, что даже в переводе мы чувствуем и ужас, и смех далекого исторического автора – простого японца. При этом юмористическую составляющую нам оказывается понять легче, чем мистическую: последняя для нас лишь сказка, в то время как для японцев кайданы выросли из подлинных верований в ужасные явления.
Рассказ «Мудзина» ‑ это не тот случай, когда можно сделать далеко идущее обобщение (о нашей способности понимать японское чувство юмора), но именно единичный, конкретный пример того, что культуры иногда понятны друг другу даже при наличии множества посредников, переводов и исторических трансформаций.
Евгения В.